Знаменитый писатель Владимир Набоков обладал своеобразной особенностью восприятия — синестезией: он мог видеть буквы в цвете.
Так, букву ё Набоков относил к «желтой» группе, вместе с «охряным» е, «палевым» д и «латуневым» ю. Саму же ё литератор называл «оранжеватой» и веселой. И с ним можно было бы согласиться, если не знать историю мучений этой буквы в русской орфографии, которые доказывают, что семь (порядковый номер ё в нашем алфавите) — не всегда счастливое число.
Однажды, учась на первом курсе истфака, я зашел в Музей изобразительных искусств имени Пушкина. Это было давно, в середине 90-х. Тогда в нашем учебном заведении преподавали еще профессора старой школы, требовавшие от нас досконального знания этого музейного собрания: мы должны были заучивать расположение картин на стенах в каждом зале. Вот как раз с целью потренировать свою память я и пошел тогда в Пушкинский. Но на основную экспозицию не попал, поскольку выяснилось, что из Дрездена привезли картины старых мастеров, и я отправился смотреть новую выставку.
Картин было много, и каждая из них представляла собой шедевр. Долго бродил я перед полотнами, пока не остановился перед холстом Антониса Ван Дейка «Пьяный силен», на котором был изображен подгулявший сатир среди вакханок. Рядом со мной стояла супружеская пара. Она — милая женщина, замученная домашним хозяйством; он — работяга, судя по носу и щекам, большой друг Бахуса. И вот между ними произошел такой короткий диалог: «Тебе нравится?» — «Да». — «Я считаю, что картина очень правильная, потому что, когда выпьешь, действительно становишься очень силён». Меня позабавила такая интерпретация названия, подписанного под полотном, и я задумался, чем она могла быть вызвана. Ответ нашелся очень скоро: в большинстве отечественной печатной продукции буквы ё и е не различаются, читай как хочешь. Вот и прочитал постсоветский труженик вместо «силен» — «силён».
Прошло много лет, и мне снова встретилась буква ё. Журнал, в котором я тогда работал, назывался «Всё ясно», и его логотипом как раз служила буква ё. Тогда я и заинтересовался историей этой гласной, начал читать литературу и выяснил, что это, наверное, самая несчастная буква русского алфавита, несмотря на то что стоит она под счастливым номером — семь.
После недельного сидения в библиотеке удалось выяснить главное: день рождения ё, неофициально отмечаемый в нашей стране 29 ноября, — дата весьма и весьма условная. Дело в том, что в научно-популярной литературе утвердилась версия, перекочевавшая потом в «Википедию», что букву ё предложила использовать княгиня Екатерина Дашкова — директор Петербургской академии наук.
Случилось это на заседании Академии 18 ноября (29-го по новому стилю) 1783 года. Однако другие исследователи считают, что Екатерина Романовна предложила к употреблению не букву ё, а диграф — iȏ, чтобы писать не елка или еж, а iȏлка, iȏж. Эта буква (ее рассматривали именно как букву) не была изобретением княгини, она была известна русским литераторам еще с 30-х годов XVIII века. Здесь надо отметить, что древнерусский язык, как и церковнославянский, ёканья не знал. Это языковое явление начинает оформляться только с XIV века. Поэтому многие консерваторы века XVIII и начала XIX, например адмирал Александр Шишков, воспринимали ёканье в штыки, полагая, что оно уродует патриархальный русский язык.
Настоящим отцом буквы ё можно, вероятно, считать историка и писателя Николая Карамзина, хотя пальму первенства у него и оспаривает поэт Иван Дмитриев. Часть специалистов считает, что впервые буква ё была употреблена Карамзиным в 1797 году в альманахе «Аониды». Нововведение сопровождалось примечанием: «Буква е с двумя точками наверху заменяет iȏ». Возможно, диакритический знак (две точки) над е Карамзин поставил в подражание французскому или немецкому языку. Правда, есть указания на то, что первая ё появилась в сборнике «И мои безделки» Дмитриева, на два года раньше. Но знатоки утверждают, что дата на книжке условна и на самом деле в свет она вышла не ранее того же 1797-го. Так что, вероятно, установка памятника букве ё в 2005 году в Ульяновске (Симбирске), на родине Карамзина, исторически оправданна.
Но после своего рождения буква ё появлялась в печати только спорадически. Ее ставили в основном в иностранных словах и именах. Общие правила ее употребления отсутствовали, что делало ее применение факультативным. В дореволюционной орфографии, в которой существовала буква ять, проблема с употреблением ё практически снималась: ять в ё не трансформировался. Всѣ читалось как [фс’е], а все — как [фс’о]. Поэтому в слове всё букву ё можно было смело заменять на е, никто бы при прочтении не допустил ошибку.
Одним из самых активных защитников буквы ё в Российской империи был Роман Брандт — филолог, член-корреспондент Петербургской академии наук: «Писать е, где слышится о, есть столь грубое нарушение выговора, что против этого вопиют, заодно с моей фонетикой, также и обычаи современного, все-таки полузвукового письма… Допуская некоторые звуковые неточности, наш принцип требует, однако, чтобы не писать одинаково, когда при тех же условиях возможен двоякий выговор, и верное чтение сразу представляется лишь тому, кто вышколен посредством долгих и постоянных упражнений».
Вместе с тем шли постоянные эксперименты над графикой новой буквы. Чего только не предлагали: и ö, и е с кружочком наверху, и ɛ, и Ɵ, и Ø, и е с горизонтальной черточкой. Однако в дореволюционный период ё отдельной буквой алфавита так и не стала. Об этом свидетельствует следующая история. Приведем ее в пересказе исследователей Виктора Чумакова и Евгения Пчелова: «Вот как замечательные переводчики А. В. и П. Г. Ганзен вышли из положения, переводя прекрасную сказку Г.-Х. Андерсена “Скороходы”. В ней говорится, что первый и второй призы за быстроту были присуждены зайцу и улитке, и одна из судей, межевая веха, пояснила свой выбор следующим образом: “Дело в том, что я всегда присуждаю призы по алфавиту: для первого приза беру букву с начала, для второго — с конца. Потрудитесь теперь обратить внимание на мой счет: восьмая буква с начала — з, я и подала голос за зайца, а шестнадцатая, то есть дважды восьмая, с конца — у, и вот я присудила второй приз улитке”. Современный читатель, конечно, будет недоумевать, почему буква у — шестнадцатая от конца (на самом деле среди прочих букв после у в дореволюционном алфавите стояли и ять, и фита, и ижица), но то, что з — восьмая, показывает отсутствие ё в алфавите».
Своеобразный приговор букве ё во второй половине XIX века вынес прославленный филолог Александр Востоков.
В своем труде «Русская грамматика» он писал: «Для изображения звука iȏ, слышимого в просторечии вместо е, введено начертание ё; но употребление сего начертания не одобряется просвещеннейшими судьями языка, будучи признаваемо излишним там, где можно писать е, например еж, лед, хотя бы и произносили iȏж, лiȏд, точно так, как пишут о, произнося а: огонь, вода, а не агонь, вада… Если и допустить сию букву ё в иностранных словах для изображения французского eu, например актёр, acteur, то оная не должна быть смешиваема в употреблении с буквами iȏ, io или ьо, выражающими jo или уо иностранных слов, например сулиоты, медальон (а не сулиёты, медальён)». Все это привело к тому, что в печати XIX — начала ХХ века буква ё употреблялась крайне редко, по усмотрению издателя.
В 1904 году Академией наук была собрана Комиссия по вопросу о русском правописании. Ее участники большинством голосов высказались за придание букве ё законного статуса в отечественной орфографии. Но закончить свою работу они не успели: начались нелегкие годы Первой мировой войны, а потом грянули Февральская и Октябрьская революции. Тем не менее постановление о реформе русского языка, составленное комиссией, все-таки увидело свет. Правда, уже при большевиках. Именно это постановление 10 октября 1918 года стало известно миру под именем декрета «О введении новой орфографии», подписанного наркомом просвещения Анатолием Луначарским и одобренного Советом народных комиссаров. Этим документом из русского алфавита были исключены фита, ять и i. Интересно, что ижица была сохранена, она просто сама собой вышла впоследствии из употребления. Также было ограничено использование твердого знака (это привело к тому, что в 1920–30-е годы вместо него в середине слова ставили апостроф, что сохранилось, например, на подъездах Политехнического музея). В общем, все было взято из постановления Комиссии по вопросу о русском правописании. Кроме одного пункта — того самого, в котором говорилось о необходимости обязательного употребления буквы ё. Почему это произошло? Ответ дают Чумаков и Пчелов: «Введение буквы ё (хотя бы частичное) потребовало бы изготовления множества литер для типографий, на что у советского правительства в условиях гражданской войны ни средств, ни материалов не было. Поэтому-то окончательная редакция декрета и вышла без этого пункта. Все остальные пункты или исключали какие-то буквы, то есть литеры, или изменяли написание с помощью уже имевшихся».
Так что закрепиться букве ё не удалось и в 1918-м. Более того, после революции применять ее стали еще реже, чем в предыдущий период. Но у несчастной были и свои стойкие защитники.
Например, знаменитый филолог Лев Щерба, который, в частности, писал: «Буква ё на практике почти не употребляется. Однако в теории она существует и абсолютно необходима… В церковнославянском алфавите не было особой буквы для обозначения гласного о после мягких согласных, так как в этом не было надобности, ибо в самом языке не было и фонетически не могло быть подобного сочетания… При параллельном существовании обоих языков в прежнее время произношение с е характеризовало высокий, специально литературный стиль, что дает себя чувствовать в современном русском литературном языке: совершенный и совершённый (причастие), крестный и крёстный, небо и нёбо (во рту) и т. д. По мере того как язык обыденной жизни все более и более попадал в литературный, понадобились точные указания, когда же надо произносить е, а когда о… Когда литературный язык окончательно сформировался для говорящих на нем, указания на произношение (е или ё) перестали быть такими важными и оказалось на практике возможным не писать двух точек над е: контекст всегда помогал верно узнавать слова, тем более что буква ять в некотором количестве случаев с несомненностью определяла произношение с е (за исключением знаменитых гнёзда, звёзды, сёдла, цвёл, приобрёл, надёван). С уничтожением ятя положение вещей значительно ухудшилось и появилось множество омонимов: осел и осёл, помет (от поме́та) и помёт, мел и мёл, сел и сёл, лев и Лёв [бывший нормативным вариант церковнославянского имени Лев — прим. ред.], вред (т. е. “вре́т” в произношении) и врёт, вес и вёз (т. е. “вёс” в произношении). Неудобство неразличения все и всё ощущается всеми, так как зачастую приходится перечитывать всю фразу, чтобы понять, о чем идет речь. Но дело, конечно, вовсе не в омонимах, а в том, что при возможности читать букву е двояко чтение и восприятие слов вообще, конечно, замедлились».
Звезда буквы ё неожиданно взошла в грозные годы Великой Отечественной войны. Согласно легенде, Иосиф Сталин был очень недоволен управляющим делами Совнаркома Яковом Чадаевым. Тот якобы 5 декабря 1942 года принес Верховному главнокомандующему на подпись документы, в которых фамилии советских полководцев были написаны без буквы ё. Педантичный Сталин лично проставил все недостающие диакритические знаки в документе. Так это было или нет — неизвестно. Но 7 декабря 1942 года газета «Правда» вышла распестренная многочисленными ё.
Вскоре за центральной газетой подтянулись типографии. Ё стала обязательной и в школьной программе, что провозглашал приказ народного комиссара просвещения РСФСР Владимира Потёмкина от 24 декабря. В 1943 и 1945 годах большим тиражом был издан справочник «Употребление буквы ё».
Однако после смерти Сталина использование седьмой буквы алфавита стало снова скатываться к факультативу. Во время хрущевской борьбы с культом личности орфографические нововведения Иосифа Виссарионовича стали рассматриваться как «блажь».
В «Правилах русской орфографии и пунктуации», вышедших в 1956 году, говорилось, что ё следует употреблять только в тех случаях, когда неправильное написание ведет к прямому непониманию текста, в сложных географических названиях, в литературе для дошкольников и детей младшего школьного возраста, в словарях и учебниках для тех, кто изучает русский язык как иностранный. То есть, по сути, ё опять стала необязательной буквой. Вот не везет ей, и всё тут!
В наши дни ситуация не сильно изменилась. Единственное, 3 мая 2007 года был принят документ Министерства образования и науки РФ, предписывающий обязательно проставлять букву ё в именах собственных. Это было сделано из-за значительных неудобств в делопроизводстве: Соловьева не могли отличить от Соловьёва, а Снегирева от Снегирёва. Правда, существуют еще «Правила русской орфографии и пунктуации» 2006 года, в которых ё рекомендуется писать в словах, имеющих распространенное неправильное произношение (побасёнка, приведённый, унесённый, осуждённый, новорождённый, свёкла, филёр и т. д.). Да, и сделана еще одна оговорка: по желанию автора или редактора любая книга может быть напечатана последовательно с буквой ё (чем, кстати, всегда пользовался Александр Солженицын).
Воистину, история седьмой буквы русского алфавита — это сплошной Скорбный путь. Даже современные учебники истории ее игнорируют. Вот и думают наши ученики, что кардинала звали Ришелье (когда на самом деле он Ришельё),
философа — Монтескье (правильно — Монтескьё),
а знаменитого русского путешественника — Дежнев (правильно — Дежнёв).
Да и Лев Николаевич Толстой на самом деле был — Лёв, о чем свидетельствуют, например, прижизненные издания его произведений.
Текст: П. Котов
Иллюстрации: wikimedia.org
Загрузка...
